Максим Жуковец

Ясный День

своё прежнее значение, которым наделил его великий Пифагор.

Слово «мудрость» теперь ассоциируется с бородатой старостью, уткнутой в многочисленные толстые книги.

Но, говоря о мудрости, я хочу напомнить о девочке, рассказывающей своему отцу о сердце, о «сердечке», как ласково она его называла.

Как легко, как радостно она принимала окружающее, как свободно она встречала саму жизнь. Как легко относятся к жизни все дети.

И в Благодати все были детьми. Им не о чём было беспокоиться, ибо, у них был Отец, знающий о потребностях своих чад прежде, чем те успевали их испытать.

«Посмотрите на полевые лилии, как они растут; не трудятся, ни прядут, но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как каждая из них. Если же траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает, то, что говорить о вас? Маловеры!

Итак, не заботьтесь и не говорите: “что нам есть?” или: “что пить?” или “во что одеться?” Потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всём этом».

Матфей 6:28-32

Они и не заботились. У каждой семьи был участок, который кормил. У каждого была крыша над головой.

А большего, из благ земных, они не желали. Ибо, имели большее, чем все драгоценности, сокровища и богатства этого мира.

Всякое богатство, а также, высокое положение в обществе, или власть, навсегда утратили для каждого из них значение, потому что люди там поняли, что действительно значимо, а что только видится таковым…

Кто-то спросит: «Им в такой глуши не скучно, случайно?»

Когда мы шли в Благодать через горы, и я, видя, во сколь глухое место меня собираются привести, задал, примерно, такой же вопрос Кириллу.

Он сначала не понял и переспросил. Я повторил, но он вновь не понял.

Оказалось, что ему не понятно значение слова «скучный». Он просто никогда не слышал этого слова.

Он не знал, что это такое, как по смыслу, так и в самом себе. Так же дело обстояло и с другими.

Каждый находил себе занятие, любимое дело, и погружался в него, развивая и совершенствуя своё мастерство.

Те, у кого были сходные интересы, объединялись в группы и работали вместе.

Причём в подобных группах не существовало возрастной иерархии, и семилетняя девочка там имела те же права, что и умудрённый опытом старец. Об этом никто не договаривался, это существовало само по себе.

Группы тоже собирались стихийно, т.е., никто определённо не объявлял о наборе туда-то или туда-то, просто, со временем, один и тот же интерес сводил людей вместе, и бывало, что сводил навсегда.

Лена, Ната, и другие дети, с которыми я пришёл, увлекались музыкой. С ними в группе занимались ещё несколько взрослых, и это, действительно, были полноценные, захватывающие занятия.

Никто не сидел за партами, никто не утруждал себя какими-либо уроками или домашними заданиями, оценками или организационной работой. Ничего этого не было.

Люди просто собирались вместе, как друзья, и учились. Учились у Него. Я посещал вместе с Леной несколько таких простых дружеских встреч, но, за кажущейся простотой всегда происходили невероятные вещи…

* * *

В ярком пламени трещали сухие ветки и сонмы искр вырывались из огня. Двенадцать пар глаз заворожено смотрели на танец огненного салюта.

Мы глядели, как в далёкое очарование мириадов звёзд уносятся, влекомые прохладой, дочери огня.

Костёр горел в ночи. Костёр согревал нас. Он согревал ночь и все её тёмное однообразие.

Нам и всему, что нас окружало, действительно, было тепло. Тепло от костра, и все же нам было гораздо теплее от того, что мы рядом…

Мягко трещат на кострище поленья,

В небе давно уж рассвет.

В сумерках утра, светясь вдохновеньем,

Пел свою песню поэт.

Слушайте, слушайте — струны играют,

Тихо касаясь сердец.

И у костра будто все замирают…

Кто ты, поэт и певец?..

Пела Лена. Она смотрела в небо. Её глаза были заполнены счастьем. Её голос походил на ласковое счастье…

И голосов становилось всё больше. Ей подпевали, но кто? Не ангельский ли хор слышал я?

Новая песня, как тайна, как пламя,

Так поражает сердца.

Глас твой звучит, как счастливое знамя,

Счастью не