Максим Жуковец

Ясный День

Даже самого мрачного они заставят улыбнуться, даже самого злого — стать мягче и нежнее.

И только потому, что там, в этих светящихся глазах, собрана чудесная доброта… Любовь… Что-то ещё, что-то такое…такое… Не знаю, как сказать… Не знаю…

У златовласки глаза серо-голубые, у её подруги… Ой!… Какие знакомые, тёплые, ласковые глаза у этой девочки…

— Лена. Это ты? Неужели это ты?

— Привет, Максим — говорит она, улыбаясь.

Дети немного удивлённо смотрят то на меня, то на неё. Я тоже изумлён и ошарашен. Но изумлён приятно. Неужели это ты, Лена? И ты меня помнишь?

— Лена? — спрашиваю я с удивлением, показывая на неё пальцем.

Она кивает, улыбается, и я вижу ямочки у неё на щеках. Да, это она.

Она ласково смотрит в мои глаза. Улыбнувшись, она подходит и обнимает меня, прижимается головой к моей груди.

Я, как можно легче и ласковее, глажу её по каштановым волосам. Когда я глажу её волосы, я замечаю в них седую, белую, как снег, прядь…

* * *

Мы идём по улице, раскрашенной солнечными лучами, мы разговариваем друг с другом. Я познакомился с детьми, и они тепло и с доверием приняли меня за своего.

Через некоторое время, мы забываем, что недавно познакомились. Мы забываем о том, где мы.

Мы самозабвенно разговариваем — о всяком разном, но наш разговор и наша компания привлекают внимание прохожих.

— Какой сегодня чудесный день — говорю я. — Так везёт. Сначала кий продал. Теперь вот, встретил вас. Тебя, Лена.

— А я так рада, что вновь вижу тебя, Максим — отвечает она, сияя. — И правда, чудесный день.

— И погода сегодня чудесная, — говорит красавица-девочка с золотыми волосами.

Она улыбается мне, затем, переводит взгляд на Лену и прибавляет:

— Затмение, парады планет тут всякие… К вечеру выпадет метеоритный дождь, а завтра сутра ожидается светопреставление.

Она смеется. Её зовут Наташа, но дети называют её Натой. Они смеются над её шуткой и принимаются развивать затронутую тему.

— Неправда, сначала конец света, а потом светопредставление — говорит Кирилл — худощавый и высокий черноволосый мальчик.

— Конец света? Ой! А я зонтик в Благодати забыла! — восклицает Аня.

Её карие глазки горят радостью. Эта девочка излучает радость, по-моему, постоянно.

— Где-где забыла? — спрашиваю я её.

— В Благодати — отвечает она.

— А что это?

— Так называется наш хутор. Мы обучаемся там Музыке Восхода…

— Так вы музыканты, оказывается!? — я с интересом обвожу всю детскую компанию взглядом.

Дети улыбаются. Семь пар светлых огоньков отражаются в моих глазах, горя — кто чем.

Я вижу и радость, и ласку, сообразительность, и дружбу, и даже любовь. Не вижу недоверия и пугливости. Не вижу стеснения и смущения. Не вижу комплексов. Не вижу!

— Раз такое дело, то хочу услышать ваше выступление, дети. И не смейте мне отказывать — требую я, сдвинув брови и нахмурив нос и губы.

Дети ржут, как лошади, а я, для пущей «грозности», топаю ногой по асфальту, но куда-то вляпываюсь.

Смотрю себе под ноги и удивляюсь. Мой туфель, мой прекрасный чёрный туфель утопает в коровьей лепешке.

Дети, заметив, куда я влез, начинают гоготать пуще прежнего. Они смеются, изнемогая от веселья и держась за животы.

— Максим… ты довыступался — еле выговаривают девчонки сквозь смех.

Я делаю несколько растерянных шагов назад и тут же увязаю в другой «мине»… Увязаю тем туфлем, который был чист… Кирилл от хохота сгибается пополам.

Он показывает пальцем на меня и пытается что-то сказать. После некоторых усилий он, всхлипывая смешками, проговаривает:

— Злодей!!!

Услышав это, дети от смеха едва не оседают на землю. Все мы смеемся.

Прохожие осторожно разглядывают нас, но нам не до них. Всё же, один дедушка в белой панамке, в спортивных шортах и майке, не удерживается и спрашивает:

— Ну, молодёжь. Чего нашли? Над чем смеётесь?

— Вы здесь корову не встре... — я не могу договорить вопроса, потому что рядом ахнули новые раскаты смеха.

Дети помирают, смеясь. Они уже не стоят. Ползают по тротуару. И дедушка, смотря на нас, тоже смеётся:

— Вот же, сорванцы...

* * *