Ричард Бах

За пределами разума

авиация.

— Но это же не 1923 год, правда?

Он удивлённо поднял голову:

— Как это не 1923-й? Это он и есть. Для нас.

— Тайгер Мот был разработан после 1930 года. Где-то в самом начале тридцатых.

— Скажите лучше открыт. Разработан звучит как-то слишком собственнически. Конструкция же эта существовала всегда.

— Тайгер Мот не был открыт до начала тридцатых, Дерек. Что он делает здесь, в 1923-м? Ручаюсь, вы сейчас скажете, что ваш 1923-й отличается от моего.

— Именно, — подтвердил он. — По-моему, у вас была война. Вы назвали её Великой Войной, или что-то в этом роде. А вот мы этого не сделали. Многие из нас увидели её приближение и решили не становиться её частью. Это же одни потери, ничего больше.

В его голосе не было печали, и я вдруг понял, что у него и причин-то нет, чтобы печалиться. Он не имеет представления, как выглядит разруха.

— Отклонившись от войны, мы отклонились, тем самым, в альтернативное время, где можем сосредоточиться на том, что приносит нам удовлетворение. В данном случае, то есть, я имею в виду Сондерс-Виксен, это было открытие авиаконструкций.

Поэтому, некоторые наши самолёты появились несколько раньше, чем ваши, а к тому же, нам не пришлось всё это время возиться с военными самолётами, наших конструкторов не убивали на фронте и тому подобное.

— ...отклонились в альтернативное время?

— Да, конечно. Это происходит каждую минуту: люди решают изменить своё будущее. Вот вы же решили не начинать ядерной войны — кажется, это было в вашем 1963 году. Вы подошли к ней вплотную, но решили — не надо.

Очень немногие приняли иное решение, война соответствовала их потребностям. Различные есть времена — расходящиеся, сходящиеся, параллельные. Наши с вами параллельны.

— Благодаря чему я и смог навестить вас.

— Нет. Вы смогли навестить нас потому, что любите то, что мы делаем. Вы любите летать в первоклассном двухкрылом самолёте. А мы любим его конструировать.

— Совсем просто.

— Почти. И у нас безопасно.

— У вас безопасно.

— Я говорю серьёзно.

Он остановился под крылом яркожёлтого Киттена в самом конце сборочной линии и смахнул несколько невидимых пылинок с британского герба на фюзеляже.

— Вас привлекает сюда и наше сходство с вашим прошлым, которое вам небезынтересно. Нет речи о том, насколько удачнее оно окажется у нас. Этому миру не грозит в ближайшее время корчиться в пламени.

Вы можете оставить дома ваш уровень электроники и физики высоких энергий и рассчитывать на наше время, с травяными аэродромами по всей стране, с летающими цирками, которые за несколько шиллингов катают пассажиров, с двигателями и корпусами машин столь простыми и надёжными, что пилоту достаточно одного-двух гаечных ключей да ещё куска брезента и банки клея на случай, если потребуется залатать дыру.

— И что, я не могу, летая здесь, погибнуть?

— Пожалуй, можете. — Он говорил так, словно никогда раньше об этом не думал. — Время от времени, здесь случаются странные столкновения, но как-то так, что никто особенно не страдает.

Он просиял:

— Я полагаю, это потому, что мы делаем очень хорошие машины.

Он направился к выходу в конце ангара, и через минуту мы уже щурились от яркого солнечного света.

Открывшийся вид сразу врезался мне в память, но, вместе с тем, и разбудил её: мне казалось, что я когда-то уже был здесь.

На белый бетон лётного поля наползала трава, зелёная, как вода в горных озёрах; вокруг расстилалось огромное свободное пространство, кое-где расцвеченное, как заплатами, фермерскими участками с дубовыми рощами.

Травяной покров на слегка неровной местности напоминал издали спокойные волны. Это — рай для лётчиков. Откуда бы ни дул ветер, внизу всегда можно найти ровный травяной участок для посадки.

Это — сама история в ту эпоху, когда ещё не были изобретены узкие взлётно-посадочные полосы, где ветер всегда поперечный. Услада для глаз и души.

На лётном поле стояли два десятка самолетов Киттен, большей частью старые — их двигатели находились в ангаре на профилактическом ремонте. Были и новенькие; их только что выкатили, и они ожидали своих лётчиков-испытателей.