Ричард Бах

Единственная

выпустить эти идеи в мир, — подумал я, — дать людям этот ключ к осознанию власти над воображаемым миром, к раскрытию силы любви, как исчезнет всякий ужас. И тогда мир сможет обойтись без Тёмных Веков в своей истории!

Наконец, старик открыл глаза, увидел нас, и поднялся, ничуть не испугавшись, словно рукопись была его сутью. Он скользнул по мне взглядом, задержал его на Лесли.

— Я — Жан-Поль Ле Клерк, — представился он. — А вы — ангелы.

Прежде, чем мы оправились от изумления, он радостно рассмеялся. — А вы заметили, — поинтересовался он. — Свет?

— Это было вдохновение! — сказала моя жена, вручая ему золотистые страницы.

— Воистину, вдохновение. — Он поклонился так, словно помнил её, и она, как минимум, была ангелом. — Эти слова — ключ к истине для тех, кто их прочтёт, они подарят жизнь каждому, кто их услышит.

Когда я был маленьким ребёнком, мне было обещано Светом, что эти страницы попадут ко мне в руки в тот вечер, когда явитесь вы. Теперь, когда я стал стар, наступил это вечер — вот вы, вот и они.

— Они изменят этот мир, — сказал я. Он как-то странно посмотрел на меня. — Нет.

— Но ведь, они были даны тебе...

— ... в испытание, — закончил он.

— Испытание?

— Я много путешествовал, — сказал он. — Я изучил писания сотен верований, от Китая до земель северных викингов. И, несмотря на все свои изыскания, я научился вот чему. Каждая из великих религий уходит своими корнями в свет. Но лишь сердце может сохранить свет. Писания этого сделать не могут.

— Но у тебя в руках... — начал я. — Ты должен прочесть. Это великолепно!

— В моих руках бумага, — сказал старец. — Если отдать эти слова в мир, их поймут и оценят те, кто уже знает истину. Но прежде чем это сделать, нам придётся дать им название. А это их погубит.

— Разве дать имя чему-то прекрасному — значит погубить его?

Он удивленно посмотрел на меня.

— В том, чтобы дать имя какой-либо вещи, нет ничего плохого. Но дать имя этим идеям — означает создать религию.

— Почему?

Он улыбнулся и вручил мне манускрипт.

— Я отдаю эти страницы тебе, ... ?

— Ричард, — сказал я.

— Я отдаю эти страницы, пришедшие прямо из Света Любви, тебе, Ричард. Желаешь ли ты, в свою очередь, подарить их миру, людям, жаждущим узнать, что в них написано, тем, кому не выпала честь быть на этом месте, когда явился сей дар? Или ты хочешь оставить эту рукопись лично для себя?

— Конечно, я хочу отдать их в мир!

— А как ты назовёшь свой дар? Интересно, куда это он клонит, подумал я. — Какая разница?

— Если ты не дашь ему название, это сделают другие. Они назовут их Книгой Ричарда.

— Ага, я понял. Ладно, тогда я назову это... ну хотя бы просто Страницы.

— Будешь ли ты оберегать Страницы? Или позволишь другим править их, изменять то, что им непонятно, выбрасывать то, что им не понравится?

— Нет! Никаких изменений. Они появились из самого Света. Какие могут быть изменения!

— Ты уверен? Ни единой строчки? Даже из самых благих побуждений? «Многие этого не поймут?», «Это их обидит?», «Здесь непонятно изложено?»

— Никаких изменений!

Он изогнул брови вопросительной дугой. — А кто ты такой, чтобы так на этом настаивать?

— Я был здесь, когда они явились, — не унимался я. — Я сам видел, как они были даны миру.

— Итак, — продолжил он, — ты станешь Хранителем Страниц?

— Не обязательно я. Пусть будет любой другой, кто пообещает следить, чтобы не было никаких изменений.

— Но, всё-таки нужно, чтобы кто-то стал Хранителем Страниц?

— Да, я думаю, нужно.

— Так появятся служители Страниц. Те, кто всю свою жизнь посвятят защите некоего образа мысли, сделаются служителями этою образа. Но любой новый образ мысли, любой новый порядок означает изменение. А когда появляются изменения, наступает конец тому миру, который есть сейчас.

— Эти страницы не несут никакой угрозы, — не сдавался я. — Они несут любовь и свободу!

— А любовь и свобода — конец страху и рабству.

— Разумеётся! — горячо воскликнул я. Куда же он всё таки клонит? Почему Лесли стоит молча? Разве она не согласна, что...

— Как ты думаешь, тем, кто наживается на страхе и рабстве, — продолжил Ле Клерк, — принесёт ли им счастье то, что написано на этих Страницах?

— Скореё всего, нет. Но не можем же мы допустить, чтобы этот... свет... был утрачен!

— Обещаешь ли ты защищать этот свет? — спросил он.