Ричард Бах

Мост через вечность (Часть 1)

ей были дороги мои заметки, те мысли, которые так меня интересовали.

— Мы когда-нибудь говорили о писательстве? — спросил я её.

— Нет. — Она, наконец, потянулась за печеньем, её упорство было сломлено смиренной, но безжалостной близостью этого лакомого кусочка. — Я бы с удовольствием послушала. Готова поспорить, что ты рано начал.

— Ага. В нашем доме, когда я был ребёнком, меня повсюду окружали книги. Когда я научился ползать, я видел книги на уровне моего носа. Когда я смог стоять — узнал, что есть книги, до которых не добраться, они были выше, чем я мог достать.

Книги на разных языках: немецком, латинском, иврите, греческом, английском, испанском.

Мой отец был священником, он вырос в Висконсине, с детства говорил по-немецки, английский выучил в шесть лет. Он изучал библейские языки, до сих пор на них говорит. Моя мама много лет проработала в Пуэрто-Рико.

Отец читал мне рассказы по-немецки и переводил их прямо на ходу. Мама любила болтать со мной по-испански, несмотря на то, что я её не понимал. Так что, я рос, со всех сторон забросанный словами. Восхитительно!

Мне нравилось открывать книги и смотреть, как они начинаются. Писатели пишут книги так же, как мы пишем собственные жизни. Автор может любого героя подвести к любому событию, с какой угодно целью, чтобы подчеркнуть какую угодно мысль.

Я хотел знать, открывая чистую Первую Страницу, что задумал этот писатель, или вот этот. Что произойдёт с моим умом, с моей душой, когда прочту то, что они написали?

Любят они меня, презирают или им просто всё равно? Я открыл, что некоторые писатели — сущий яд, зато другие — словно душистая гвоздика и имбирь.

Потом я пошёл в среднюю школу и научился ненавидеть Английскую Грамматику. Это была такая скука, что я зевал по семьдесят раз за пятьдесят минут урока и уходя, чтобы проснуться, похлопывал себя по щекам.

Настал мой последний год учебы в средней школе имени Вудро Кильсона в Лонг-Бич, Калифорния. Чтобы увернуться от муки изучения Английской Литературы я выбрал курс Литературного Творчества. Он был шестым уроком, в комнате 410.

Она отодвинулась вместе со стулом от шахматного столика и продолжала слушать.

— Нашим учителем был Джон Гартнер, футбольный тренер. Но Джон Гартнер, Лесли, он был ещё и писателем! Живой, настоящий писатель!

Он писал статьи и рассказы в журналы книги для подростков: Громила Тейлор — футбольный тренер, Громила Тейлор — бейсбольный тренер.

Он был, как медведь: ростом под два метра, вот такие ручищи; строгий, справедливый, иногда забавный, иногда злой, но мы знали, что он любит свою работу и что нас он тоже любит.

В этом месте у меня внезапно навернулась слеза, и я поспешно смахнул её, подумав, как это странно. Никогда не вспоминал о великане Джоне Гартнере: он уже десять лет как умер, а тут у меня в горле это странное ощущение. Я поспешил продолжить, полагая, что она ничего не заметит.

— «О'кей, парни, — сказал он в первый день, — вижу, что вы сюда пришли, чтобы не посещать Английскую Литературу». — По классу пронёсся виноватый гул и выражение наших лиц несколько изменилось.

«Я должен вам сказать, — продолжил он, — что только тот получит в свою зачетную книжку «А» по моему курсу, кто покажет мне чек на сумму, полученную за публикацию написанного им в течение этого семестра рассказа».

Хор стонов, охов, и завываний и тяжелых вздохов «…О, мистер Гартнер, это несправедливо, мы бедные маленькие школяры… Как мы можем надеяться: — Это несправедливо, мистер Гартнер!»

Всё это он оборвал одним словом, которое звучало примерно так: «Гррр…»

— В оценке «В» тоже нет ничего плохого. «В» означает «Выше среднего». Можно быть Выше Среднего и не продав ничего, тобой написанного, правда?

Но «А» — это «Отлично», разве вы не согласны, что если у вас примут то, что вы написали, опубликуют и заплатят за это, то это будет отлично и вам можно будет поставить «А»?

Я подобрал с тарелки предпоследнее печенье. Может, я слишком много рассказываю, а тебе не слишком интересно? — спросил я её. — Только честно.

— Я скажу тебе, когда хватит, — ответила она. — А пока я не скажу, рассказывай, ладно?

— Хорошо. В те дни оценки дня меня значили много.

Она улыбнулась, припомнив свои зачётные книжки.