Ричард Бах

Дар тому, кто рождён летать (Часть 2)

в друга, когда подлинное положение вещей перестало изменяться. Время остановилось, как мне кажется, в один из дней 1929 года.

Эти огромные массивные деревья в парке сейчас точно такие же, как они были тогда. Эстрада для оркестра. Главная Улица с высокими тротуарами, универмаг с резными деревянными украшениями в стеклянных витринах, золотистыми вывесками и четырёхлопастным вентилятором.

Белокаменные церквушки, открытые беседки в сумерках, садовые ножницы, состригающие те побеги, которые выросли в сторону соседского сада. Те же самые велосипеды, лежащие правой стороной вниз рядом с теми же самыми серыми деревянными ступенями крыльца.

И мы обнаружили, перелетая из города в город, что мы являемся неотъемлемой частью этой застывшей во времени структуры, нитью, без которой ткань городской жизни не была бы полна.

В 1929 году пилоты-путешественники летали по всему Среднему Западу в своих лёгких, разрисованных, истекающих машинным маслом бипланах, приземлялись на сенокосах и маленьких полосках травы, увлекая всех, кого можно увлечь, и впечатляя всех, кто готов к этому.

Звук мотора нашего аэроплана Райт в 1929 году прекрасно гармонировал с музыкой этих вневременных родных городков. Повсюду нас встречали одни и те же мальчишки, за которыми по пятам бежали те же самые пятнистые дворняжки.

— Вот это да! Настоящий самолёт! Томми, смотри! Настоящий самолёт!

— Из чего он сделан, мистер?

— А можно, мы посидим в кресле пилота?

— Осторожно, Билли! Ты порвёшь ткань!

Взгляды, исполненные благоговения, и больше ни слова.

— Откуда вы прилетели?

Самый трудный из всех вопросов. Откуда мы прилетели? Мы прилетели оттуда, откуда всегда прилетают пилоты-путешественники, — откуда-то из-за горизонта, который тянется далеко за поля. И когда мы улетим, мы исчезнем за горизонтом, как всегда исчезаем, поднявшись в воздух.

Но мы сейчас здесь и летим. Двое моих смелых пассажиров забыли о том, как выглядят ужасающие заголовки.

Ручку назад, и рев двигателя стихает так, что становится слышным свист воздуха над крыльями и в натянутых расчалках и шум рассекающего воздух серебряного винта, который вращается на носу биплана.

Сейчас мы кружим над полем, где будем приземляться, чтобы рассмотреть с высоты толпу мальчишек, собаку, тёмно-зеленого цвета кучу спальных мешков и чехол кабины, который служит кровом для бродячего пилота.

Свист ветра, шум винта, снижение над кукурузным полем: медленное снижение и… бам! — мы касаемся земли и катим по неровной поверхности площадки со скоростью пятьдесят, сорок, двадцать, а затем десять миль в час.

Теперь заглушенный двигатель снова оживает и увлекает наш неуклюже покачивающийся на высоких старых колёсах биплан обратно к тому месту, где начался наш полёт. Я поднимаю свои защитные очки вверх на кожаный шлем.

Стью подходит к крылу, хотя аэроплан ещё не остановился. Он открывает дверцу и помогает пассажирам вновь обрести твердую почву под ногами.

— Ну как, понравилось летать?

Издевательский вопрос. Мы знаем, как им нравится летать, как каждый новичок запоминает навсегда свой полёт, когда время в первый раз в его жизни остановилось в небе над одним из городков Центральных Штатов.

— Здорово! Чудный полёт! Спасибо, мистер. — И поворачиваясь: — Лестер, твой дом не больше кукурузного початка! Ну, это класс! А город намного больше, чем кажется. Оттуда можно увидеть всю улицу от начала и до конца. Это действительно здорово! Дэн, ты тоже должен попробовать.

Пока двигатель тихо вздыхает, а лопасти винта легко вращаются, Стью усаживает в передней кабине новых пассажиров, пристегивает их ремни и закрывает дверцу. Я опускаю защитные очки, толкаю рычаг газа вперёд, и новое переживание начинается в жизни ещё двоих людей.

В полдень наступает спокойствие. Мы идем, Стью и я, через город, который замер, изнывая от дневного зноя. Он напоминает какой-то причудливый музей. Вот, например, магазин Франклина «Товары по 5-10-25 центов» с медным колокольчиком на двери, который подвешен на пружинке.

На стеклянном прилавке стоит целый ящик разноцветных конфет, которые ожидают, пока их разложат по хрустящим белым пакетам.

А вон там, возле стены, находятся ряды выбеленных от времени деревянных полочек, которые пахнут корицей. Кроме пыли, на них можно заметить стаканы и несколько тетрадей.