Ричард Бах

Иллюзии

а потом и вовсе остановился сантиметрах в тридцати от меня, лениво переворачиваясь в воздухе.

Однако, в тот момент, когда я коснулся его, он снова обрёл свой немалый вес обычного хромованадиевого гаечного ключа.

— Конечно, ты можешь уйти! Бросить всё, что хочешь, если ты передумал это делать. Ты можешь перестать дышать, если захочешь. — Ради собственного удовольствия он отправил в полет отвертку. — Поэтому я перестал быть Мессией, и если кажется, что я защищаюсь, так, может быть, это от того, что я действительно всё еще защищаюсь.

Но уж лучше так, чем остаться и возненавидеть всё это. Хороший мессия не испытывает чувства ненависти, и он свободен идти любым путем, каким пожелает. Это, конечно же, относится и к каждому. Мы все сыны Божьи, или дети Абсолюта, или идеи Разума, или как ты там ещё захотел бы назвать это.

Я подтягивал гайки крепления цилиндров двигателя. Первая же гайка, естественно, провернулась на четверть оборота, и я с удовольствием похвалил себя за то, что мудро решил проверить их с утра, прежде чем снова начну катать пассажиров.

— Ну, хорошо, Дон, но знаешь, мне казалось, что мессианство должно чем-то отличаться от другой работы. Вдруг бы Иисус снова пошёл строгать доски, чтобы заработать себе на кусок хлеба? Может быть, это только звучит так странно.

Он обдумал мои слова.

— Я не понимаю, что ты этим хочешь сказать. Странно как раз именно то, что он вообще не бросил всё, когда его впервые начали называть Спасителем. Вместо этого он попытался объяснить им все логически: «Прекрасно, Я — сын Божий, но мы все его дети; Я — Спаситель, но и вы все тоже. Чудеса, которые я творю, может делать каждый из вас! Каждый здравомыслящий человек понимает это».

Наверху на обтекателе было жарко, но мне вовсе не казалось, что я занимаюсь каким-то тяжким трудом. Чем больше я хочу что-нибудь сделать, тем меньше считаю это тяжким трудом. Мысль о том, что, благодаря моим стараниям, цилиндры не улетят с двигателя, доставляет мне большое удовольствие.

— Ну, скажи, что тебе нужен еще один ключ, — подсказал он.

— Ключ мне не нужен. И я, представь себе, настолько продвинут духовно, что считаю все эти твои штучки, Шимода, всего лишь фокусами для простаков, на которые способен любой умеренно духовно развитый адепт. А может, начинающий гипнотизёр.

— Гипнотизёр?! Парень, да ты меня вот-вот раскусишь! Ну, уж лучше гипнотизёр, чем Мессия. Что за скучная работа! Почему же я не знал, что это будет так скучно?

— Ты знал, — сказал я мудро. Он лишь засмеялся.

— А ты когда-нибудь думал, Дон, что бросить всё, в конце концов, будет вовсе не так-то просто. Что тебе не удастся начать жизнь простых «нормальных людей?»

В ответ на это он смеяться не стал.

— Ты прав, конечно, — сказал он, запустив пальцы в свою черную шевелюру. — Если я остаюсь в одном месте слишком долго, больше чем на день или два, люди начинают замечать, что я не такой, как все.

Ведь и умирающий может исцелиться, лишь прикоснувшись к моему рукаву, так что не пройдёт и недели, как я снова окажусь в середине толпы. А с самолетом я могу не сидеть на одном месте, никто не знает, откуда я прилетел и куда отправлюсь дальше, что меня прекрасно устраивает.

— Тебе придётся намного тяжелее, чем ты думаешь, Дон. В наше время всё движется от материального к духовному... пока очень медленно, но это движение не остановить. Я думаю, что мир не оставит тебя в покое.

— Не я им нужен, а чудеса! А творить их я могу научить кого-нибудь вместо меня; пусть он и будет Мессией. Я не скажу ему, что это скучное занятие. И, кроме того: «Нет настолько большой проблемы, чтобы от неё нельзя было убежать». Я спрыгнул с обтекателя на траву и начал подтягивать гайки на нижних цилиндрах.

— Ты, кажется, начал цитировать изречения знаменитой собачки Снупи?

— Послушай, я буду цитировать истину, кто бы её ни изрекал.

— Дон, но ты не можешь убежать! Что если я начну поклоняться тебе прямо сейчас? Что если мне надоест заниматься этим мотором, и я начну молить тебя о том, чтобы ты сотворил мне вечный двигатель?