Ричард Бах

Биплан

тлю и черных земляных жуков, насекомых, которые в свое время погубили и поля, и фермеров. Лайл Адамс — важная и уважаемая фигура в Рэйвилле.

Я собираю в свой адрес удивленные взгляды, вызванные моим странным внешним видом — шарфом и тяжелой летной курткой. Лайл Адамс, живущий тем же миром, что и я, заботящийся о двигателях и каждый день вылетающий на бипланах с открытой кабиной с аэродрома Рэйвилла, собирает одно за другим «Доброе утро», «Как дела?» и «Ты сегодня на рисе, да, Лайл?». Мой гостеприимный хозяин в своем городе не летчик, он — бизнесмен и фермер, плюс, самую малость, спаситель и бог-заступник.

Сидя за столиком с черным пластмассовым покрытием, склонившись над чашкой горячего шоколада, я узнаю, чего мне следует ожидать по дороге на запад, к границе с Техасом. — Вылетев отсюда, держись поблизости от дороги. Если ты упадешь в деревья в миле от дороги, то пройдут месяцы, прежде чем тебя найдут. На первом отрезке пути по здешним окрестностям всё замечательно... тут есть поля, чтобы приземлиться, если понадобится. Но в тридцати-сорока милях отсюда лучше всё время быть у дороги.

Я не очень-то знаю землю вглубь Техаса, но через некоторое время у тебя снова появятся поля и площадки для приземления. Последние дни стояла хорошая погода. Ветер поднимется ближе к полудню, для тебя он будет попутным. К нам во второй половине дня может нагрянуть гроза, но ты к тому времени будешь уже далеко отсюда...

Если бы мне когда-либо понадобились подробные сведения о том, как летать в штате Луизиана, я бы мог просто записать на бумаге тот опыт, который приобрел, сидя за столом в кафе Рэйвилла. В какой-то момент я понимаю, что слушаю одинокого человека, летчика, попавшего на остров, где никто не говорит на его языке.

Нет больше в городе человека, который порадовался бы, узнав, что намечается попутный ветер, кто был бы благодарен за предупреждение о деревьях по дороге на запад. Мой хозяин упражняется в языке, на котором ему не часто приходится говорить, и ясно, что от этих упражнений он получает удовольствие.

— Когда над Оклахомой, как сейчас, образуется обширная зона высокого давления, целыми днями держится хорошая погода. Но у нас тут рядом залив, так что плохой погоды тоже бывает предостаточно. Правда, когда местность уже хорошо изучишь — где провода и всё такое прочее, — можно работать, даже если с погодой не очень везет...

К тому времени как дома приобретают несмелый красный оттенок в лучах зари, пикап, снова прохрустев по щебню колесами, взвизгивает тормозами и останавливается у яркого крыла Паркса. — Могу ли я тебе чем-нибудь подсобить? — Конечно. Если хочешь, Лайл, забирайся в кабину, а я раскручу стартер. Сделай пару прокачек, рукояткой газа. Он должен с первого раза запуститься.

Стальная рукоятка стартера, торчащая из капота двигателя, — словно стальной поднос для кубиков льда, полный ими доверху. Я сквозь перчатки чувствую исходящий от нее холод.

Она туго идет, делая самый первый о-б-о-р-о-т (внутри раздается медленное урчание). И еще. Оборот. И еще... оборот; еще... оборот и еще... оборот, и оборот, и оборот, и оборот, и оборот, и оборот, оборот, оборот оборот оборот — оборотоборотоборот... Маховик стартера визжит и тарахтит внутри, он готов вцепиться в пропеллер и выплеснуть в него свою энергию. Я выдергиваю рукоятку. — ЕСТЬ! ДАВАЙ, ЛАЙЛ!

Один мизерный щелчок тумблера. Стартер, затихающий вой маховика, и один двигатель Райт Ураган разрывает тишину на десять миллионов крошечных кусочков. Президента Авиаслужбы Адамса окутывает на мгновение облако дыма цвета яркого синего пламени. В следующее мгновение поток воздуха от пропеллера закручивает облако, рвет его в клочья и уносит за забор, в сторону сияющего солнца. Из центра Урагана доносится едва слышный крик: — Неплохо завелся, правда? — Замечательный старичок! Пусть покрутится на 900 оборотах, пусть немного разогреется.

Десять минут на разогрев Урагана, десять минут на то, чтобы замерз его пилот. Десять минут я выкрикиваю обещания, что обязательно загляну к Лайлу Адамсу, если буду снова в этих краях, и что если он как-нибудь доберется до Западного Побережья, там он сможет разыскать меня. Мы даже не прощаемся. Это один из побочных эффектов полета — у тебя появляется круг друзей в разных затерянных уголках мира, и ты знаешь, что есть шанс снова когда-нибудь их всех увидеть.

Если на земле было весьма холодно, то теперь на высоте две тысячи футов