Карлос Кастанеда

Дар орла (Часть 1)

на том, что мои близкие отношения с Сильвио Мануэлем были

причиной всего этого.

Я сам не мог поверить тем сменам настроения, через которые я

прошел, услышав такое заявление. Я как бы стал сразу двумя людьми: один

разъяренный, с пеной у рта, другой - спокойный, наблюдающий. Последовал

последний, конечный спазм живота, и мне стало плохо. Однако этот спазм

вызвала не тошнота, это скорее была неудержимая ярость.

Когда я, наконец, успокоился, я был раздражен своим поведением и

горевал по тому поводу, что подобный инцидент может случиться со мной

вновь и вновь, в другое время.

- Как только ты воспримешь свою истинную природу, ты освободишься

от ярости, - сказала Горда равнодушным тоном.

Я хотел с ней поспорить, но видел тщетность этого; кроме того, мой

приступ ярости оставил меня совсем без энергии. Я рассмеялся при мысли,

- 80 -

что буду знать, что делать, если окажется, что она права. Затем мне

пришла в голову мысль, что все было бы возможным, если бы я смог забыть

о женщине-нагваль. У меня было странное ощущение не то тепла, не то

раздражения к Горде, как если бы я поел очень острой пищи.

Я ощутил в теле тревогу, как если бы я увидел, что кое-кто

крадется у меня за спиной, и в тот момент я уже знал нечто такое, чего

не знал моментом раньше: Горда была права - ответственным за меня был

Сильвио Мануэль.

Горла громко рассмеялась, когда я рассказал ей это. Она сказала,

что тоже вспомнила кое-что о Сильвио Мануэле.

- Я не помню его как личность, - так, как я помню женщину-нагваль,

- продолжала она, - но я помню, что мне говорил о нем Нагваль.

- Что он тебе говорил? - Спросил я.

- Он говорил, что когда Сильвио Мануэль был на этой земле, он был

такой, как Элихио. Он исчез однажды, не оставив следа, и вошел в другой

мир. Он отсутствовал много лет, а затем, однажды вернулся. Нагваль

говорил, что Сильвио Мануэль не помнил ни где он был, ни что он делал,

но его тело не изменилось: он вернулся назад в этот мир, но вернулся в

своем другом 'я'.

- Что еще он говорил, Горда? -Спросил я.

- Я не могу больше вспомнить, - ответила она. - Это так, будто я

смотрю сквозь туман.

Я знал, что если бы достаточно сильно напряглись, то вспомнили бы,

кем же был Сильвио Мануэль. Я сказал ей об этом.

- Нагваль говорил, - сказала она, - что намерение присутствует

всюду.

- Что это значит? - Спросил я.

- Не знаю, - ответила она. - Я просто произношу то, что приходит

мне в голову. Нагваль сказал также, что именно намерение создает мир.

Я знал, что уже слышал эти слова раньше. Я подумал, что дон Хуан,

видимо, говорил мне эти слова тоже, но я просто забыл.

- Когда дон Хуан говорил тебе это? - Спросил я.

- Не могу вспомнить, когда, - сказала она, - но он говорил мне,

что люди и все живые существа являются рабами намерения. Мы находимся

в его клещах. Оно заставляет нас делать все, что захочет. Оно

заставляет нас действовать в этом мире. Оно даже заставляет нас

умирать. Он сказал, что когда мы становимся воинами, намерение

становится нашим другом. Оно позволяет нам секунду быть свободными,

иногда даже приходит к нам, как если бы оно поджидало поблизости. Он

сказал мне, что сам он был только другом намерения. Сильвио Мануэль

был хозяином его.

Целые громады скрытых воспоминаний бились во мне, чтобы вырваться

наружу. Казалось, они вот-вот выйдут на поверхность. Я испытал на

минуту ужасное замешательство, а затем что-то во мне внезапно сдалось.

Я успокоился. Я больше не интересовался открытиями о Сильвио Мануэле.

Горда интерпретировала мою смену настроений как признак того, что

мы не готовы лицом к лицу встретить воспоминания о Сильвио Мануэле.

- Нагваль всем нам показывал, что он может делать со своими

намерениями, - внезапно сказала она. - Он мог заставлять вещи

появляться. Он говорил мне, что если я хочу летать, то должна призвать

намерение акта полета. Он затем сам показал мне, как он может его

призывать, прыгнув в воздух и пролетев круг надо мной, как огромный

воздушный змей. Или же он заставлял предметы появляться в его руке. Он

сказал, что знал намерение многих вещей и мог вызывать эти вещи,

направляя на них намерение. Различие между ним и Сильвио Мануэлем было