Карлос Кастанеда

Дар орла (Часть 1)

мне было истрачено, и тогда именно Сильвио Мануэль взял все в свои

руки и накачал новую жизнь в мое тело. Горда сказала, что мне лучше

было бы знать свое происхождение, чем продолжать, как я делал до сих

пор, утверждать, что мне помог нагваль Хуан Матус. Она настаивала на

том, что я фиксирован на Нагвале из-за того, что последний был

предрасположен (выбран) все говорить словами. Сильвио Мануэль, с

другой стороны, был молчаливой темнотой. Она объяснила, что для того,

чтобы за ним следовать, мне было бы нужно пересечь параллельные линии.

Ну а чтобы следовать за нагвалем Хуаном Матусом, все, что мне надо было

делать, так это говорить о нем.

Все, что они говорили, было ни чем иным для меня, как

бессмыслицей. Я уже собирался сделать то, что считал, будет уместным в

отношении подобной чепухи, когда линия моего мышления была буквально

смята.

Я не мог уже вспомнить, о чем только что думал, хотя лишь за

секунду решение было самой ясностью.

Вместо этого на меня нахлынуло крайне любопытное воспоминание.

Это было не сгущение чего-то, а ясная, чистая память о событии. Я

вспомнил, что однажды был с доном Хуаном и еще одним человеком, лицо

которого вспомнить не мог. Мы все трое разговаривали о чем-то, что я

воспринимал, как одну из черт мира. Это было в 5-7 метрах справа от

меня и выглядело, как неосязаемая стена тумана желтоватого цвета,

которая, насколько я мог судить, разделяла весь мир надвое.

Она шла от земли и до неба до бесконечности. Пока я разговаривал

с этими двумя людьми, та половина, которая была слева от меня, была в

целости, а все, что справа, было скрыто этим туманом. Я помню, что

ориентировался по ландшафтным признакам и понял, что здесь ось стены

тумана идет с востока на запад. Все к северу от этой оси было тем

миром, который я знал. Помню, что я спросил дона Хуана, что случилось с

миром к югу от этой линии. Дон Хуан заставил меня немного подвинуться

вправо, и я увидел, что стена тумана передвигалась по мере того, как я

поворачивал голову. Мир был разделен надвое на таком уровне, который

моему интеллекту был недоступен. Разделение казалось реальным, но

граница проходила не на физическом плане. Она была как-то связана со

мной самим. Или это не так?

Был и еще один осколок этого воспоминания. Тот, другой человек

сказал, что разделить мир надвое - очень большое достижение, но еще

- 57 -

большим достижением бывает, когда воин имеет невозмутимость и контроль

для того, чтобы остановить вращение этой стены. Он сказал, что эта

стена не находится внутри нас. Она определенно снаружи, в мире,

разделяя его на две части и вращаясь, когда мы поворачиваем голову, как

если бы она была прикреплена к нашим вискам. Великое достижение

удержания стены от поворота позволяет воину повернуться к ней лицом и

дает ему силу проходить сквозь нее в любое время, когда он только

пожелает.

Когда я рассказал ученикам, что я только что вспомнил, женщины

были убеждены, что этот другой человек был Сильвио Мануэль. Жозефина,

как знаток стены тумана, сказала, что преимущество Элихио перед всеми -

в его умении останавливать стену тумана так, что по желанию он мог

проходить сквозь нее.

Она добавила, что стену тумана легче проходить в сновидении,

потому что тогда она не движется.

Горду, казалось, затронула целая серия почти болезненных

воспоминаний. Ее тело непроизвольно подскакивало, пока в конце концов

она не разразилась словами.

Она сказала, что больше не имеет возможности отрицать тот факт,

что я был помощником Сильвио Мануэля. Сам Нагваль предупреждал, что я

порабощу ее, если она не будет очень осторожна. Даже Соледад

предупреждала ее следить за мной, потому что мой дух берет пленников и

делает их своими рабами. На такое был способен лишь один Сильвио

Мануэль. Он поработил меня, и теперь я буду порабощать любого, кто

приблизится ко мне. Она призналась, что находилась под действием моих

чар вплоть до того момента, когда она уселась в комнате Сильвио Мануэля

и что-то свалилось вдруг с ее плеч.

Я поднялся и буквально зашатался под тяжестью слов Горды. В

животе у меня был какой-то вакуум. Я был убежден, что могу рассчитывать