Вит Цетнев

Протоколы колдуна Стоменова

Ракшиев (рассказывает):

Понятий добра и зла у них не существовало. Когда речь заходила об

убийстве, о том Зле, которое он совершил, - Кривошеев не понимал всего

этого с какой-то наивной, умиротворенной непосредственностью. Он часто

говорил: 'враг', 'недруг', 'вражина', 'неугодный', 'неприятель' - но эти

понятия были достаточно конкретны и не формировали собой категорию. Когда

Стефан (первый следователь, который допрашивал Кривошеева), да, кстати, на

седьмой день он не вышел на службу, позвонил, сослался на недомогание...

Через сутки его поместили в наш же дурдом на почве какого-то припадка:

насколько мне известно, он до сих пор там, совершеннейший овощ

(психиатрический жаргон, полная неспособность больного совершать какие-то

осознанные действия. -Прим. переводчика), так вот... Мм-м, да! Стефан

ринулся на Кривошеева, как бык на красную тряпку, обличал его во Зле и

злодействе, но тот только щурился да плечами пожимал. Я происходящее

понимал плохо, стенографировал почти машинально, в голову лезла чертовщина

всякая... Стефан нервничал, а Кривошеев сидел, как истукан, - спокойно,

величаво, отвечал размеренно. На попытки вывернуть произошедшее наизнанку

- мол, зло вокруг вас, а вы добро несете, пусть и жестокое, но добро -

отреагировал еще более равнодушно... 'Я, - говорит, - понять не могу, чего

ты мне тут лопочешь, а коли грамотный такой, так и лопочи сам с собой, без

меня'... Стефана одернули, говорят - не суетись, не дави, может, пердун

этот старый и сам колонется. Пятый день допроса я пропустил, о чем они

говорили - не знаю... На шестой слушаю, понять ничего не могу, о каких-то

врагах, о силе, кладбищах, ненависти. Стефан бледный, дергается, мен

непрерывно останавливает, хотя, по инструкции, запрещено...

Но он мой непосредственный начальник, приказ есть приказ, если что не так

-пиши рапорт вышестоящему. На седьмой день Борислав эстафету принял, на

одиннадцатый - русским ее передал. Пишу, пишу... Тошно мне, Вит, сил моих

нет никаких - как тошно...

--------------------------------------------------------------------------

Шестой день допроса:

Стоменов: - В природе не существует нравственных законов. Я все детство

провел рядом с землей, травами, лугами, рекой, зверями дикими - и что-то о

таких законах не слыхивал. Если ты в этом дока - так вразуми старика, а то

я томлюсь, тебя не понимаючи... Столкнулся ты с неприятелем в чистом поле

- он себе кумекает, что ты злой человек, а ты - что он зло для теб

непереваримое, и кто ж прав-то из вас, мил человек? Торжество жизни своей

подле смерти чужой лучше всех почуешь, вот так-то, родимый. Без нужды

букашков людских не тронь, а как есть нужда, так и мертви его, не жалеючи.

Ты, Стефан, сам мысли смертные вынашиваешь, только хилый ты больно - и

духом, и телом. Одна отрада, на пистоль свой надеешься - аль застрелю, ай

застрелюсь, так ведь, милок? Так... Чего замандражировал-то? А ты,

очкатый, не пиши, вишь - не хотит человечишко, чтобы ты это на бумаге

своей калякал. Верно я говорю, Стефан? (следователь дергает плечом, запись

продолжается). Я тебя, букашонку, насквозь гляжу, все про тебя знаю. И не

бахвальства ради говорю тебе все это (сигнал прекратить запись), а только

ведаю - надо говорить, и говорю тебе... Струхнул, не пошел на могилку? Да

и шут с тобой. Ну, курлыкай дале про зло свое, а я послухаю...

Следователь (сигнал продолжить запись): - Объясните, почему вы убили эту

девочку?

Стоменов (равнодушно): - Хошь, расскажу, как я ее убил? Послухай, Стефан,

послухай! Взял я ее в полночь за обе ручонки, сжал крепко-крепко, она на

меня глазищами своими глядит, не пикнет - это я ей СЛОВО шепнул

заговорное, чтоб нема была. Левой рукой ручонки ее держу, а правой

горлушко ее охватываю и сдавливаю, медленно-медленно, и в глазенки ей

смотрю пристально, взглядом особым. Как только задохлась она, положил я ее

на пол и танец исполнил специальный, колдовской - это, Стефан батькович,

для того я сделал, чтобы обряд ее схоронный иным сделать... Ай, не понять

тебе! Танцу этому Никола меня обучил, когда мы по украинам в двадцать

первом шмыгали, особенный танец это, Силу сберегающий, а еще для того он

надобен, чтоб хранители твои от тебя не отреклись. Как с хранителями

своими уладился - одежу всю с девки снял и в ванну ее, чтобы кровь-то по

полу не разливать. Отчикал у нее головку, кровь спустил, обмыл водицей, ну

а потом, сам понимаешь, покромсал ее всю, чтоб уварить можно было...

Значит... Эй, сынку, чего пот-то льешь, остынь!.. Очки, очки, плесни