Ричард Бах

Иллюзии или приключения Мессии, который мессией бы

для меня просто не было.

- При помощи заплатки и лака? - удивился я. - Ты собираешься пришить заплатку?.. Надо делать иначе, ты должен увидеть это место совершенно целым, представить, что все уже сделано... - Говоря это, я заслонил ладонью кровавую дыру с рваными краями, а когда убрал руку - дыра исчезла. Перед нами стоял самолет, сверкавший на солнце как зеркало, без единого шва на ткани фюзеляжа.

-Так вот как ты это делаешь! - сказал он, в его темных глазах светилась гордость от того, что его не слишком уж блестящий ученик наконец-то научился творить реальность силой воображения. Сам же я своим способностям не удивился; во сне именно так и надо было поступить.

У крыла его самолета горел костер, над которым висела сковородка.

- Ты что-то готовишь, Дон! Слушай, я никогда не видел, чтобы ты готовил. Что там у тебя на завтрак?

- Оладья, - ответил он сдержанно. - Я напоследок решил показать тебе, как их надо жарить.

Он разрезал оладью пополам своим перочинным ножом и вручил один кусок мне. Когда я пишу эти строки, я все еще живо ощущаю ее вкус... словно опилки смешали со старым клейстером и разогрели в машинном масле...

- Ну как тебе? - поинтересовался он.

- Дон...

- Это страшная месть привидения, - засмеялся он. - Я ее сделал из гипса. - Он положил свой кусок на сковородку. - Это чтобы напомнить тебе: если ты когда-нибудь захочешь пробудить в человеке тягу к знаниям, делай это при помощи твоего понимания мира, а не при помощи твоих оладий, договорились?

- Нет! Дон, любишь меня, так полюби и мои оладьи! Это же хлеб насущный!

- Прекрасно. Но я тебе гарантирую, что если ты осмелишься кого-нибудь накормить твоим хлебом насущным, то первый же такой ужин станет тайной вечерей, со всеми вытекающими последствиями.

Мы посмеялись, потом помолчали, я взглянул на него.

- Дон, с тобой все в порядке, да?

- А ты, что же, думал, что я умер? Как не стыдно, Ричард.

- И это не сон? Я не забуду, что вижу тебя сейчас?

- Нет. Это сон. Это другое пространство-время, а любое другое пространство-время - это сон для здравомыслящего землянина, каковым тебе остается пребывать еще некоторое время. Но этой встречи ты не забудешь, и это изменит твой образ мыслей и твою жизнь.

- А мы еще встретимся? Ты вернешься?

- Не думаю. Я хочу выйти за пределы пространства и времени. По правде говоря, я уже вышел. Но между нами, между тобой и мной, и другими из нашей семьи остается связь: если ты столкнешься с серьезной проблемой - засни, думая о ней, и, если хочешь, мы встретимся здесь, у моего самолета, и обсудим ее.

- Дон...

- Что?

- Но к чему был этот дробовик? Почему это случилось? По-моему, в том, что тебе прострелили сердце из дробовика, не было ни славы, ни проявления могущества.

Он сел на траву у крыла.

- Поскольку я не был всемирно известным Мессией, мне не надо было ничего и никому доказывать. А поскольку необходима тренировка в том, чтобы наш внешний вид не волновал нас... и не печалил, - подчеркнул он последние два слова, - для тренировки можно и истечь кровью. К тому же меня это и позабавило. Когда умираешь, испытываешь такое чувство, будто в жаркий день ныряешь в глубокое озеро. Вначале шок от обжигающего холода, но боль длится лишь секунду, а затем ты принимаешь свой истинный вид и купаешься в настоящей реальности. Но я проделал это уже столько раз, что даже шока почти не чувствую.

Он помолчал, а потом поднялся на ноги.

- Лишь очень немногих интересует то, что ты можешь им сказать, но это нормально. Запомни, что об Учителе судят вовсе не по числу его учеников.

- Дон, я постараюсь, обещаю тебе. Но сбегу, как только это мне надоест.

Самолета никто не касался, однако неожиданно его пропеллер завертелся, двигатель чихнул облаком сизого дыма, а затем ровно загудел.

- Обещание принято, но... - он, улыбаясь, смотрел на меня, словно чего-то не мог понять.

- Принято, но что? Скажи. Вслух. Скажи мне. Что не так?

- Ты не любишь толпу, - сказал он.

- Не люблю, когда она давит на меня. Я люблю поговорить и обменяться идеями, но когда вспоминаю, как они тебе поклонялись, и эта зависимость... Я надеюсь, ты не просишь меня... Считай, что я уже сбежал.

- Может быть, я полный дурак, Ричард, и может быть, я не вижу чего-то очевидного, что прекрасно видно тебе, и если так, то, пожалуйста, подскажи мне, но что плохого в том, чтобы записать это все на бумагу? Разве есть такое правило, которое запрещает Мессии писать то, что, с его точки зрения, истинно, что забавляет его, что помогает ему творить чудеса? И, может быть, тогда, если людям не понравятся его слова,