Синнет

Оккультный мир

Нельзя было ни придумать, ни представить себе лучшего подтверждения действия оккультной силы вроде каких-либо механических доказательств, которое явилось бы для нас, лично знающих все упомянутые обстоятельства, более неопровержимым и убедительным, чем этот случай. Общая убедительность и значение, которое имело для нас возвращение броши, зависели от моих субъективных впечатлений, полученных прошлой ночью. Причина, по которой брошь была выбрана в качестве объекта передачи, возникла именно тогда, и не раньше. Гипотеза гласит — и это делает ее гипотезой, идиотской во всех отношениях, — что над подушкой заранее потрудилась мадам Блаватская; однако в таком случае мадам должна была добраться до подушки уже после того, как я заговорил о своих впечатлениях тем утром, вскоре после завтрака; но в этот день мадам Блаватская с момента пробуждения практически не исчезала из нашего поля зрения — она сидела с моею супругой в гостиной, делая это, кстати, вопреки своему желанию, потому что в тот период она что-то писала и хотела было поработать в своей комнате, но в то утро ее голоса велели ей идти в гостиную и сидеть там с моей женой. Мадам так и сделала, ворча на то, что ее работу прервали, и будучи совершенно не в состоянии догадаться, почему ей велят так поступать. Впоследствии повод вполне прояснился: он был связан с предстоящим феноменом. Желательно было, чтобы у нас не зародилось никакой arriere pensee* насчет того, чем занималась мадам Блаватская в то утро — на случай, если эксперимент примет такой оборот, что это сможет повлиять на уверенность в его истинности. Конечно, если бы можно было предвидеть, что выбор падет именно на эту подушку, было бы незачем мучить нашу "старую Леди", как мы обычно называли мадам Блаватскую. Хватило бы и того, чтобы пресловутая подушка все утро оставалась в гостиной под присмотром моей жены. Но мне предоставили полную свободу в выборе тайника для броши; а такой предмет, как подушка, не мог заранее прийти в голову никому, да и мне самому тоже.

Текст приведенной выше записки включал в себя множество мелких деталей, понятных для нас. Вся в целом она была косвенным образом связана с разговором, который произошел за нашим обеденным столом прошлым вечером. Тогда я как раз заговорил о маленьких характерных черточках, которые отличали длинные письма от Кут Хуми; невзирая на блестящее владение языком и совершенство стиля, в его посланиях проскальзывали один-два оборота, которые никогда бы не употребил англичанин. Например, это сказывалось в форме обращения к адресату, которое было окрашено восточным колоритам в тех двух письмах, которые я уже цитировал. "Но как же ему тогда следовало к вам обращаться?" — поинтересовался кто-то из собеседников, и я ответил: "В подобных обстоятельствах англичанин, вероятно, написал бы просто: "мой дорогой Брат"". Далее: упоминание долины Кашмира как места отправления письма, в противовес Ложе, также отсылало к тому же самому разговору; к нему же относилось и подчеркивание буквы "k": ведь мадам Блаватская тогда сказала, что Кут Хуми пишет слово "скептицизм" через "k", но в его случае это не американизм, а просто филологический каприз*.

Происшествия этого дня не закончились даже с обретением броши. Вечером, когда мы пришли домой и я за обедом развернул салфетку, из нее выпала маленькая записка. Ее содержание носит слишком личный и конфиденциальный характер, чтобы воспроизвести его целиком, но часть записки я принужден процитировать из-за присутствующего в ней упоминания на оккультный modus operandi*. Должен пояснить, что перед тем, как отправиться на холм, я набросал несколько строк в благодарность за обещание, содержавшееся в вышеупомянутом послании. Свою записку я передал мадам Блаватской, чтобы она при случае передала ее адресату оккультным способом. Когда мадам Блаватскую и мою супругу несли в джампанах по аллее для гуляния, мадам держала эту записку в руке, поскольку удобный случай переправить ее представился лишь после того, как они преодолели половину пути. Затем послание все же удалось переправить — один оккультизм знает, каким образом. Это обстоятельство мы тоже обсуждали во время пикника; когда я открывал найденную в подушке записку, кто-то предположил, что в ней, вероятно, должен содержаться ответ на мое только что отправленное послание. Но, как станет ясно читателю уже сейчас, о моем письме в этой записке не упоминалось вообще.

В записке, полученной мною за обедом, говорилось