Карлос Кастанеда

Разговоры с доном Хуаном

или готово умереть, потому что

движение останавливается или замедляется вплоть до полной остановки.

Ворона может также сказать, когда что-либо движется очень быстро, и по

этому признаку ворона может сказать, когда что-либо двигается не так, как

надо.

- Но что это значит, когда что-либо движется слишком быстро или не

так, как надо?

- Это означает, что ворона может фактически сказать, чего следует

избегать, а чего искать. Когда что-нибудь двигается слишком быстро внутри,

это означает, что оно готово яростно взорваться или прыгнуть вперед, и

ворона будет избегать этого. Когда оно внутри двигается так, как надо, это

приятное зрелище, и ворона будет искать его.

- Камни двигаются внутри?

- Нет. Ни камни, ни мертвые животные, ни мертвые деревья, но на них

приятно смотреть. Вот поэтому вороны кружатся над мертвыми телами. Им

нравится смотреть на них. Ни один свет не движется внутри их.

- Но когда плоть распадается, разве она не изменяется или не

двигается?

- Да. Но это совсем другое движение. То, что ворона видит, это

миллионы маленьких отдельных светов, двигающихся внутри плоти. Каждая из

движущихся точек имеет свой собственный свет, и вот почему воронам так

нравится это видеть. Это действительно незабываемое зрелище.

- Ты видел это сам, дон Хуан?

- Каждый, кто научится становиться вороной, может видеть это. Ты

увидишь это сам.

В этом месте я задал дону Хуану неизбежный вопрос:

- Я действительно стал вороной? Я имею в виду: любой, кто посмотрит

на меня, примет меня за обычную ворону?

- Нет, ты не можешь думать так, когда имеешь дело с силами о_л_л_и_.

Такие вороны не имеют смысла. И однако же, чтобы стать вороной - это самое

простое из всех дел. Это почти как фокус. В этом мало пользы. Как я уже

сказал тебе, дымок не для тех, кто ищет силу. Он только для тех, кто

старается видеть. Я научился становиться вороной, потому что эти птицы

наиболее эффективны из всех. Никакие другие птицы не беспокоят их, за

исключением, может быть, более крупных голодных орлов. Но вороны летают

группами и могут защитить себя. Люди не беспокоят ворон также, и это

важный момент. Любой человек может распознать большого орла, особенно

необычного орла, или другую крупную необычную птицу, но кому есть дело до

ворон? Ворона в безопасности. Она идеальна по размеру и по природе. Она

может безопасно проникать в любое место, не привлекая внимания. С другой

стороны можно стать львом или медведем, но это довольно опасно. Такие

существа слишком велики, слишком много требуется энергии, чтобы

превратиться в такого. Можно также стать ящерицей или тараканом или даже

муравьем, но это еще более опасно, поскольку крупные животные охотятся за

мелкими.

Я стал спорить и сказал, что то, что он говорит, означает возможность

действительного превращения в ворону, в таракана или во что-либо еще, но

он настаивал на том, что я не понимаю.

- Нужно долгое время, чтобы научиться быть действительно вороной, -

сказал он, - но ты не меняешься и не перестаешь быть человеком. Это нечто

другое.

- Можешь ты мне сказать, что это такое - нечто другое, дон Хуан?

- Нет, сейчас ты уже знаешь сам это. Может быть, если бы ты не боялся

так сойти с ума или потерять свое тело, ты понял бы этот чудесный секрет,

но, может быть, тебе нужно ждать до тех пор, пока ты потеряешь свой страх,

для того, чтобы понять, что я имею в виду.

Последнее событие, которое я записал в моих полевых тетрадях, имело

место в сентябре 1965 года. Это было последнее из учений дона Хуана. Я

назвал его "специальное состояние необычной реальности", потому что оно не

было продуктом ни одного из растений, которыми я пользовался раньше.

Казалось, что дон Хуан называл его путем тщательного манипулирования

с намеками на самого себя. Иначе говоря, он вел себя передо мной так ловко

и таким манером, что создал ясное и устойчивое впечатление, что он в

действительности был не он, но кто-то подражающий ему. В результате чего я

испытал глубокое чувство конфликта. Я хотел верить, что это был дон Хуан,

и все же не мог быть в этом уверен. Подоплекой этого конфликта был

сознательный ужас столь острый, что он расстроил мое здоровье на несколько

недель. После этого я думал, что будет мудрым кончить тут же мое учение. Я

никогда с этих пор не был участником вновь. Однако, дон Хуан не перестал

рассматривать меня, как своего ученика. Он рассматривал мой уход лишь как

необходимый период рекапитуляции, еще один шаг учения, который может